Орать было бесполезно. Томек попробовал – пришел какой-то оборванец, саданул ногой по ребрам, заново обыскал карманы, ничего полезного не нашел, разочаровался, плюнул и ушел. А что, не все ли равно будущему трупу-то? И никакой тебе помощи, не смотря на все пламенные заверения в том, что Томек непременно отблагодарит. Документы-то ему оставили, видимо, чтобы лишней работы с опознаванием не подкидывать.
О, он бы отблагодарил! Засадил за решетку всю шайку. Пожизненно. Жаль, здешние паршивые кварталы дотла спалить нельзя. Ой, нет, нет, плохая идея, они ж тогда по всему городу разбредутся! С другой стороны, может, тогда  кое-кто и начнет выполнять свою работу?
Развели тут... А казалось бы, такой приличный город! Столица.
Злиться было легко и приятно – и отлично получалось не думать о том, что он, как собака, сдохнет в каком-то проулке. С медициной парень не дружил, но банальная логика подсказывала, что с такими ранами не живут, да и крови из него вытекло изрядно. Сил хватило, чтобы доползти до стены, опереться на нее спиной, зажать рану скомканным пиджаком – но кровь, кажется, так и не остановилась.
Вопреки обещаниям проповедников, ангелы не спускались с небес, мрачный жнец не спешил являться, а жизнь не проносилась перед глазами. Перед глазами все плыло. Если что и вспоминалось, так это то, что, в общем-то, Томек тому козлу неплохо вдарил. Будет знать, как у приличных людей кошельки требовать! И часы. Отличные, между прочим, часы, некоторым на такие год работать.
А взамен тот его убил. Не очень-то и честно. Впрочем, будь у Томека пистолет, он бы тоже не особо колебался. Но он-то честный человек, защищался, имеет право!
Говорят, невинно убиенные души могут стать страшными духами мщения. Привидениями. Если так, то Томек непременно к ним заявится. Подумаешь, бесплотный. Как будто он не придумает, как им жизнь попортить в любом виде. Всех запомнил. До одного. Не видать им покоя – во снах поселится, предметы швырять научится, под окнами выть ночами будет. Что там еще приличные привидения делают?

Сперва Томеку пришло в голову, что его опять – опять! – хотят ограбить. Трусы и сволочи, даже умереть как следует не дают! В тишине, покое и мыслях о будущей мести. Ничего, он потом до всех доберется. Под корень изведет. До пятого колена. Чушь, что потомки не отвечают за деяния предков.
Без пяти минут мертвецу следовало бы быть смиренным и равнодушным, однако чего у Томека не выходило при жизни (разве что на учебе и скучных совещаниях, куда его иногда таскали), то не получалось и при смерти. Его это вполне устраивало – в конце концов, пока в нем достаточно сил, чтобы на что-то там злиться, он жив. А он намеревался остаться таковым как можно дольше.
Следующая мысль ему понравилась больше: наконец-то кто-то пришел его спасти. Не всё же всем проходить мимо. У кого-то и совесть могла быть. Более скептичная сторона Томека предположила, что вариант с «добить» реалистичнее, но он решительно отогнал эти мысли.
Тем более, что новоприбывший и впрямь не стал запускать руки в чужие карманы. Оружия, кажется, тоже не достал – зато задал самый дурацкий вопрос, какой только можно было выдумать в такой ситуации. Томек возмутился до глубины души. Хочет ли он жить? Нет, он сам себя пырнул ножом и теперь валяется в трущобах, потому что всегда мечтал о такой романтичной смерти!
Это ж надо додуматься такое спросить. Конечно, хочет! Кто бы не хотел?
Он открыл рот, чтобы сказать всё, что думает, но обнаружил, что в горле пересохло и ничего более внятного, чем пара хрипов, издать не выходит, поэтому просто кивнул.

Сознание уплыло от Томека еще где-то на фразе о расценках – глаза остались открытыми, но осмысленности в них осталось не больше, чем в стеклянных глазах кукол. Вопреки обещаниям церкви, он не видел ни тоннелей, ни света, ни врат, даже извечной темноты. Отключился, как какой-нибудь электронный прибор, и включился через сколько-то там времени снова. А между этим – ничего.
Первое, что он почувствовал, очнувшись, была боль. При том почему-то острая боль в шее, и только потом уже всё остальное. Действительно всё – даже голова и та болела, хотя по ней его не били. Кажется. Томек не помнил точно. Но до того, как он отрубился, ему определенно не было настолько плохо.
И во рту обнаружился какой-то мерзкий привкус... Лекарство, что ли? Вот же пакость!
Томек поморщился, пошевелился и тихо взвыл – каждое движение отдавалось болью. Со временем отнюдь не становилось лучше. А говорят, к боли можно привыкнуть! Ха.
По крайней мере, кровь прекратила идти. Парень вытер окровавленную руку о рубашку. Помогло не особенно. И только тогда вспомнил, что не один. В проулке так и остался тот парень, который... собственно говоря, а что он сделал?
– Ты прости, приятель, – не без труда выговорил Томек, с шипением и воем пытаясь подняться. Следовало сказать «спасибо» и все такое, но сейчас ему было не до того. Сознание угрожало смыться снова, чего он, само собой, допустить не мог. В другой раз можно и не прийти в себя. – Я прослушал. Давай потом? Мне нужен врач. И такси.
«Плевать в каком порядке».
Вот в отеле, где остались вещи с деньгами, можно валяться без сознания себе на здоровье. И доктора ему вызовут, самого лучшего, и авто оплатят. Добраться бы до него еще только... Такси вообще по таким местам ездят? Томек бы на их месте не стал.

Отредактировано Томек Бартель (2012-09-09 17:55:29)

Предложение показалось почти разумным. В общем-то, Томек был в курсе, что со всякими подозрительными типами никуда ходить нельзя, даже если кто-то кому-то в чем-то помог. Но как будто есть разница, где приходить в себя и ждать врачебной помощи! Лишь бы не идти слишком далеко.
Лучше бы, конечно, совсем никуда не идти. Только порядочные врачи по подворотням не ходят и вызовы в проулки не принимают. Вот всякие шарлатаны – эти, понятное дело, куда угодно явятся.
А такси...
– У тебя что, машины нет? – в очередной раз взыв от боли из-за излишне резкого движения, поинтересовался Томек. Шаги давались ему нелегко.
В обычное время он бы возмутился по-настоящему, а еще болтал бы всю дорогу. Если б не характер, парня б с распростертыми объятиями взяли диктором на радио – говорить он мог долго, быстро, при том четко и без особой усталости. Сейчас говорить не хотелось. По горлу словно наждачкой прошлись, или, может, перекати-поле в нем поселилось, голос звучал хрипло и незнакомо, язык ворочался с трудом.
Большую часть пути он не помнил вовсе. Шаг – провал – шаг – провал, и улица уже другая. Запоминать он даже не пытался – мысли путались, картинка плыла. Проще было спросить потом, как из этих краев выбираться.
К Варшаве его детства улицы не имели никакого отношения. Томек жил в приличном районе, а не в двух шагах от центра преступности всея Польши.
И гостям в доме семьи Бартель предоставляли в распоряжение специально приготовленные комнаты, большие и светлые, а не каморки с диваном. Томек, впрочем, согласился бы и на ковер, лишь бы наконец свалиться... как там говорят, в блаженное забытье?
На щелчок замка он не обратил никакого внимания.

Утром было уже не так паршиво. За исключением того, что врача к нему так и не удосужились позвать, ткань рубашки, пропитавшаяся кровью, присохла к ранам, а еще дико хотелось пить. Боль во всем теле, головокружение и слабость его не слишком удивили.
На то, чтобы убедить рубашку расстаться с ранами, ушло полграфина. Остальная половина пошла внутрь, но эффекта не принесла. Зато Томек обнаружил, что вчера, видимо, со страху преувеличил степень повреждений – при солнечном свете всё выглядело на порядок лучше.
Ну и отлично, по крайней мере до номера он теперь точно может добраться безо всяких обмороков. Впрочем, чего ему их бояться? Красть-то все равно больше нечего. Кому нужны бумаги и ключи?
Томек неторопливо прошелся по комнате – иначе просто не получалось, а бродить, держась за стеночку, не позволяла гордость – выглянул из окна на незнакомые улочки, переложил оставшиеся вещи из карманов пиджака в брюки, и дернул дверь за ручку.
Замок, видимо, заело, потому что дверь не открылась. Бартель не сдавался и попробовал открыть ее тремя разными способами, с досады пнул и немного поорал в надежде, что кто-нибудь проснется и поможет ему выбраться.

От двери Томек успешно успел отскочить, поэтому по лбу ему все-таки не досталось.
– Эта привычка начала меня раздражать еще в Англии, – заявил он, с некоторым подозрением пронаблюдав процесс запирания двери. В Лондоне тоже двери вечно закрывались изнутри на ключ. На ключ! Только англичане способны выдумать подобное извращение.
Будь Томек повпечатлительнее или послушнее, его бы каждый раз пробирала дрожь, когда кто-то вот так запирал дверь, а ключ не оставлял на видном месте. К счастью, с этой проблемой он справился еще в детстве, когда, воображая себя вором-домушником, начал учиться взламывать замки. После того, как Бартель сломал штук десять или пятнадцать, благодаря чему успешно прогулял школу по крайней мере трижды, родители смирились и сменили замки по всему дому.
С тех пор Томек совершенно справедливо считал себя победителем любых дверей.
Парень уселся на подлокотник дивана и в ответ уставился на владельца дома. Ну да, вчерашнего спасителя. Или не спасителя. При попытках вспомнить, что конкретно тот сделал, голова тяжелела. Незнакомец выглядел прилично – особенно в сравнении с Томеком. Томека, впрочем, свой вид не смущал.
Подумаешь, в крови, грязи и не чесался три дня, какие мелочи! Мужчину всё украшает.
– Томек Бартель. Приятно познакомиться и всё такое. А тебя-то как звать?

Отредактировано Томек Бартель (2012-09-15 21:15:57)

Томек проследил за наполовину отсутствующим взглядом мужчины, так и несоизволившего назваться, но обнаружил там только какую-то картину, а не завораживающую прекрасную леди, призрака или кошмарное чудовище. Ничего интересного, одним словом.
Искусство парень не очень уважал.
– Почему у меня все время это спрашивают? – поинтересовался у окружающего мира Томек. Мир не ответил. Люди и впрямь отчего-то предпочитали считать, что он еще слишком молод... ну, собственного говоря, для чего угодно слишком молод. Ха! Приходилось все время таскать с собой бесконечные бумажки. – Мне двадцать один.
Бумажкам во все века верили больше, чем людям, это Томек понял еще в раннем детстве. В конце концов, именно всей этой ерундой его семья и занималась. Он выучился читать и писать едва ли не быстрее, чем складывать два и два.
– Где-то там, – беспечно махнул рукой парень в качестве ответа на вопрос о месте его проживания. Адрес он запомнил, местоположение – нет. А на кой? Таксисты все равно всё знают. Томек продолжил, постепенно ускоряя темп речи: – Неважно. У тебя есть кот? Должен быть. Желательно белый и толстый. Потому что дом такой мрачный, как будто его сто лет не ремонтировали, а ты смахиваешь на злодея из второсортной книги. Они, знаешь, все там сидят с особенно таинственным видом и гладят котов. И никогда не представляются с первого раза, когда их спрашивают! У тебя что, тоже дурацкое и длинное имя? Наполеон? Варфоломей? Дисеммиарт? Слушай, а ты...
Речь прервалась даже не на середине, а где-то на первой четверти, потому что горло снова пересохло. Томек облизнул губы. Ему и десять минут назад ужасно хотелось пить, но тяга к болтовне оказалась сильнее каких-то там физических потребностей.
– ...не найдешь чего-нибудь выпить? Умираю как хочу воды.

Отредактировано Томек Бартель (2012-09-23 11:00:04)

«Диссемиарт. Точно Диссемиарт», – уверился Томек, когда так и не услышал имени. Иной причины не представляться не приходило ему в голову. А он не очень-то и нуждался в полном имени собеседников, чтобы свободно общаться. Иначе бы давно словил много-много проблем на лохматую башку – всю полезную информацию он забывал с поразительной легкостью. Кроме цифр.
Номера счетов и документов, адреса, курсы валют – это Бартель запоминал раз навсегда. И эту свою особенность не считал ничем особенным.
Томек прошелся до графина, пребывая в смутной надежде, что хоть пара глотков в нем да осталась, но ничего не обнаружил. Даже в перевернутом виде графин не желал поделиться со страждущим целительной влагой. Одной капли – и той не скатилось. Парень опустил посудину на пол и уселся на тумбу сам. С таким видом, будто с самого начала и собирался так поступить.
Вот уж что он делать точно не хотел, так это признавать (и показывать), что десяти шагов без отдыха сделать не может. Если за стенку не хвататься, пока идешь, конечно. А так – в глазах темнело, голова кружилась больше. Обратно в обморок? Ну нет.
– Ага. Я заметил.
Он и впрямь чувствовал себя слишком бодрым после вчерашних приключений, однако у мертвых, как известно, ничего не болит. Да и местечко на тот свет не слишком походило.
– Принес бы попить, а? Ладно врач, черт с ним, с врачом, вроде кровью не истекаю больше. Я всё понимаю, ты не думай, не каждому по карману врачей на дом вызывать. Зря, кстати. Я бы отдал, честно! Но вода-то быть должна?

– Нужен, – упрямо заявил Томек. С раннего детства он жил в уверенности, что лучше других знает о том, что ему нужно. – Может, не прямо сейчас, но нужен. Убедиться, что я не подцепил какую-нибудь гадость, промыть как следует, перевязать и всё такое. Сойдет и медсестра.
Медсестра при том представлялась ему, конечно же, юной и очаровательной девушкой, хрупкой, невинной, с длинными русыми волосами и серыми глазами, а не дородной зрелой женщиной или сухощавой дамой с унылым лицом и преждевременным старением, какими медсестры оказывались в действительности чаще всего.
Прозвенел колокольчик – Томек поморщился.
Его семья была богата, но они не страдали излишками пафоса и не пытались корчить из себя аристократов. Ребята с замашками знати двадцатого века Бартелей недолюбливали, зато люди попроще чувствовали в них своих и с удовольствием имели дело. С юными принцами и принцессами Томек предпочитал не общаться. В какой-то мере он их понимал, поскольку тоже не любил работать, но он, по крайней мере, четко осознавал, что богатство родителей – заслуга не его, а только их знаний и работоспособности. И нисколько не стыдился того, что пользуется нажитым чужим трудом.
В конце концов, ему же это позволяли! А к тому времени, как старшим Бартелям придется задуматься о передаче наследства, у них уже будет пара умненьких внуков и невестка, порядочная и скромная. И пусть кузены надеются на то, что им перепадет, сколько угодно.
– Ого! – сначала Томек просто скользнул взглядом по явившемуся (явившейся?) слуге, потом задержался чуть дольше. Он пытался определить, что это и зачем оно нужно. – Персонал по внешности подбираешь? Это мальчик или девочка? Ты ей плохо платишь, раз она такая злая?
Теперь происходящее еще больше напоминало второсортную историю. Старый дом, таинственные усмешки, мрачный и немногословный злодей... жаль, Томек не годился на роль героя. Разве что по тому странному соображению, по которому цвет волос положительного персонажа всегда оказывался светлее.
...но почему же без кота?
– Зря отозвал. Мне бы еще такси.

Отредактировано Томек Бартель (2012-10-28 04:44:18)

Томек поболтал водой в бокале – кристально чистой водой в кристально чистом бокале – и залпом выпил всю жидкость. Горло обожгло. Водица оказалась не только чистой, но и очень холодной. Будто специально для него лед разморозили... да ну, как же. Если не из-под крана налили – и то уже хорошо.
Жажда никуда не делась.
– Это точно была вода? – снова облизнувшись и не заметив этого, поинтересовался Томек, едва не перебив нового знакомца.
Тот как раз рассказывал о том, что Бартель собирался сыграть в ящик. Ну, это-то он помнил. Такую дырку хмырь забудешь! Такую переделку – тоже. Внезапно вспомнилось его вчерашнее намерение хорошенько отблагодарить тех ребят. Сначала ногой в челюсть, а потом можно и в полицию. Кучей на одного все смелые, вот рискнул бы кто в одиночку?
Затем... вспомнилось другое. И в самом деле, он полулежал там, у стены, и очень пытался не сдохнуть раньше времени. Кровищи натекло немерянно, уже всякие тени мерещились и призраки прошлого. А теперь – практически целенький, даже зашивать ничего не надо. Может, и показалось, чего только со страху не привидится. Но подозрительно же, если вдуматься.
Вдумываться Томеку не хотелось. Хотелось четкого и понятного объяснения, а еще наконец избавиться от этой чертовой жажды. Ну сколько можно! Почти целый графин выпил – и никакого толку. Говорят, после употребления каких-то веществ такое бывает, но он же не употреблял.
Кажется.
Томек потер лоб. Слова вроде-бы-спасителя он слышал словно из-под ватной подушки. До определенного момента – пока уши не поймали вопросец «ничего необычного не чувствуешь?». Своевременный, надо сказать, вопросец. И подозрительный, как старик в отделе женского белья.
Парень соскочил со своего места. Мельком понадеялся, что легко и грациозно, а не как мешок с картошкой. А, хмырь, неважно!
– Так это ты...
Томек прервался посреди фразы. Во-первых, тон получался не угрожающий, скорее беспомощный. Во-вторых, никакого умного обвинения ему в голову не пришло. Дурацкого, впрочем, тоже. В-третьих, дело было в запахе. Пахло из фляги и впрямь приятно. Жидкость в стакане напоминала густое вино.